Фик окончен-таки. Такие дела.
Название:Вечерние диалоги перед ужином
Источник: Samurai 7.
Размер: порядка 2.400 слов.
Персонажи: все семеро.
Рейтинг: для старшеклассников и младшекурсников.
Жанр: философская и социополитическая дискуссия с живыми "напримерами".
Место действия: подземные пещеры.
Дисклеймер: Фильм Куросавы, политические заезды GONZO-версии и политология надгрызли автору мозги уже давно.
Саммари: пока младшие по званию готовят ужин, старшее поколение предается разговорам о вещах "...великих, все как одна: Женщины, Лошади, Власть и Война..."
- ...природы людей не изменишь. И власть тут не при чем. Деньги тоже. Кошка останется кошкой, а собака останется собакой при любом правителе и в любое время. Это природа.
Генерал, даже ступив на скользкую дорожку умозрительных рассуждений, не изменяет свому обыкновению высказываться на удивление категорично.
- Ошибаешься! - великий воин Кикучио, пообещав вести себя тихо, скурпулезно выполняет данное слово уже полчаса. Надо сказать, что на удивление крепкий материал, из которого пещерные жители "отливают" стены своих домов без крыш приличному поведению способствует. - Вот тут и неправда твоя!
- Нэ? - заинтересованно просыпается Шичироджи.
Полчаса назад Кикучио таки проломил стену, однако застрял. Таким образом передняя часть великого самурая, сделав хорошую мину при плохой игре, приняла участие в дискуссии.
Ворочаясь в проломе, и пуская пар, Кикучио начинает излагать. Что в городе недавно один вор задумал было покуситься на имущество одной божьей старушки, однако сам стал жертвой оказавшегося неожиданно бойцевитым бабушкиного кота.
- Я его лично знаю! Вся морда в шрамах!
- У кого? У вора или у кота? - уточняет детали Горобей.
- У обоих!
- Вот и говори теперь о том, что коты не преданные... - Шичироджи то ли желает повернуть разговор на шутливый лад, то ли совсем наоборот - намекает на что-то известное, понятное дело, только Камбею.
- Да, во время войны и бедствий всё становится с ног на голову. Женщины становятся храбрее мужчин, юнцы радеют о государственных делах, а к словам стариков никто не прислушивается, - серьезные слова Горобея немного смягчаются ироничным тоном. - Однако долго на голове не простоишь.
- Однако уже больше пяти лет государство, выражаясь твоими словами, стоит на голове. И признаков неудобства что-то не видно. Скорее уж это мы теперь смотрим на мир как эти пещерники, - Шичироджи не только перестал дремать, он говорит неожиданно горячо и немного даже злится, - Как летучие мыши, привешенные к потолку...
Камбей усмехается про себя этому зоологически-эквилибристическому дискусу, и опять же про себя особо выделяет это "мы". Еще неделю назад его ведомый наверняка клялся своей хозяюшке в том, что он проживёт с ней долго-долго и счастливо и умрут они когда нибудь очень не скоро и обязательно в один день. Романтик. А вот теперь, пожалте, - снова в строю. Из того же романтизма, в частности. И врожденной, видимо, легкости на подъем. Потому и пилот из него хороший, хороший...
Видя, что генерал явно витает в облаках, и не собирается ни поддерживать, ни опровергать ни одну из высказанных позиций, Кикучио развивает пары:
- И все кошечки-собачки уже давно пляшут под дудку торговцев! Нас еще не переловили, руки коротки!
- Ох, - Горобей досадливо качает головой, - Ни одно животное нельзя заставить делать что угодно из-под палки. Хороший трюк в том, чтобы найти то, что зверь любит делать, а затем придумать, как это показать. В этом и весь трюк.
- Только не говори, что мы как дрессированные побежали за этой девчоночкой в короткой юбчонке! - Шичироджи уже досадует, что погорячился, и теперь впадает в другую крайность. Презрение удаётся ему плохо.
- Еще слово скажешь о моей малявочке, я тебя!.. - такого оскорбления Кикучио стерпеть не в силах, дотянуться не в силах тоже, зато вполне может выдернуть из-под оскорбителя татами. Оказавшийся на холодном каменном полу Шичироджи поджимает ноги, и гордо заявляет, что вообще-то имел в виду госпожу жрицу, а никак ни ее несовершеннолетнюю сестру. По задранному вверх носу Шичироджи Горобей может предсказать, что Кикучио грозит какая-нибудь мелкая, но досадная неприятность в самом ближайшем будущем.
Камбей позволяет себе чуть улыбнуться - знает, что запланированная месть так и останется запланированной, вследствие ветренности и необязательности мстителя. И тут же задумывается, что в словах Шичироджи есть доля правды. Девушка и вправду поручила ему, опальному полководцу, собрать по всякой твари. Твари одной породы, вымирающей породы, если судить по тому, как это оказалось непросто... заставить работать в одной упряжке коня и трепетную лань...
- Прошу прощения, сэнсэй... это что-то из древних военных трактатов? - Кацуширо, оказывается, уже достаточно долго подпирает собой дверной косяк и представляет собой еще одного внимательного слушателя. Чересчур внимательного, а потому уличающего генерала в разговорах с самим собой вслух.
- Нет. Нет, это что-то из поэзии западных варваров. Переводил на досуге.
Ох. Этот мальчишка. Излишне усердные ученики обеспечивают себе долгую военную жизнь, укорачивая при этом жизнь своих наставников.
- Что, ужин уже готов? - невинно интересуется Шичироджи, который точно знает, сколько времени нужно для приготовления большого котла риса.
- Неет, но уже скоро! Скоро уже... - Кацуширо спешно удаляется и умалчивает о том, что его всего лишь заставили промывать в трех водах рис, да сгоняли к дальнему источнику за водой для варки. А затем весело сказали не вертеться под рукой, не стоять над душой и вообще поменьше закрывать отсутствующее в пещере солнышко занятым людям.
Впрочем, удаляется не так уж и далеко - к стене, из которой торчит задняя, не менее выдающаяся часть великого воина Кикучио.
Устроившись на двухслойной спинной броне и пристроив ноги на трехслойную броню ниже, Окамото достает расческу, распускает волосы и начинает приводить прическу в порядок, а также слушать, о чем ведут разговоры старшие, благо железо резонирует просто прекрасно.
***
После того, как не в меру любопытный отрок удаляется из поля видимости, Шичироджи позволяет себе... не улыбку, но беглый взгляд на своего опять командира. В этот мирный вечер воинственный дух, вопреки всем наставлениям древних учителей, жаждет не битвы, а покоя. А бренная плоть, которая есть ни что иное как листва под осенним ветром судьбы, эта самая плоть очень даже не против хорошего ужина. Душа, в свою очередь, восстает против любого конфликта, пусть даже и самого невинного. Горобей излучает эти утопические настроения молча, и Шичироджи их уловил, наконец-то. Оттого бывший вышибала и завзятый словоблуд берет аккорд не ироничный, но лирический:
- Все же армейская служба - великая вещь. Что у нас, что у варваров на западе, что в южных княжествах. Что нельзя предусмотреть - то в руках богов. А что предусмотреть можно - на то есть устав. Все просто и понятно: когда есть, когда спать, какого врага и как убивать...И все уставы один на другой похожи...
Горобей досадливо констатирует про себя, что насчет иронии он поторопился. Кикучио наконец-то высвобождает руку и машет толстенным пальцем у Шичироджи перед носом:
- А ну как у нашего рисового самурая с этим попрыгунчиком уставы не сойдутся! Посмотрим, какую кашу они тогда заварят!
- Что заварят, то и будем есть, - в отповеди Камбея слышится отголосок беспокойства.
Кикучио, как всегда, невольно зрит в корень проблемы. Счастье еще, что насколько вызрела эта скороспелая проблема - знает пока только командир маленького самурайского отряда. Остальные не желают ее видеть и спасаются кто как может: Горобей в своей мягкой иронии, мол, молодо-зелено, Шичироджи в равномерно распределяемых за глаза насмешках и старании не оказаться между молотом и наковальней, а вот Кацуширо бегает суетливо и именно что мешается, так же, как Кикучио, чуя неладное и по-школярски стараясь сделать "все правильно".
***
Несомненно, природы человека не изменить. Равно как несомненно и то, что армейская служба накладывает на прошедших ее вполне определенный след.
Но касательно этих двоих Камбей может сказать точно: их объединяет только порода. Было ли дело в воспитании, и прошедшая война только обнажила то, что в крови, или они своими дорожками к этому пришли, но итог един.
Добросердечная девочка, жрица вечноизменчивой воды, она бы сказала иначе. Что испытывать свою жизнь смертью или продлевать свою жизнь чтобы умереть навсегда - совсем не одно и то же. Впрочем, для Кирары итог тоже един, а почему да отчего - так же неважно. Двое согласились отдать ей свое умение, и эти двое самураи. Остальное забота командира.
А командир должен видеть все. Хэйхачи рассказывает, увлеченно жестикулируя и чертя схемы на песке, как именно пещерники ухитрились завести летучую крепость вглубь скалы - а кое-кто чуть дернул уголком рта и отвернулся. Кьюзо является к завтраку самым последним, запыхавшийся, растрепанный после затянувшейся утренней тренировки - а кое-кто, кто сидит у самого котла, набирает остаток со дна, и ставит плошку еды остывать рядом, даже не потрудившись передать. Один вполголоса ворчит, что, мол, незачем переться на рожон голым задом да спозаранку, надо все еще раз обдумать, а другой при этом молча спозаранку уходит на разведку в одиночку. Хорошо еще, что и стратегические разработки, и рискованные маневры - только с одобрения командира. Но все же. Это если не вспоминать о том, что один волочит на себе, помимо аммуниции, всю кухонную утварь, а другой - сделал ноги в том, в чем был и даже узелка при себе не имеет.
Вот уж действительно, как кошка с собакой, и не дать этой аналогии стать очевидной каждому пока мешает только... о, цирк войны, где каждая кошечка, каждая собачка либо пошла в общий кровавый котел, либо научилась таким премудрым трюкам, что Горобей бы только головой покачал. Будь эти двое командирами дивизий, будь дело около линии фронта - любо-дорого их можно было бы развести по разным концам, они бы друг друга не видели, и дело бы прекрасно делалось, даже будь они батальонными, хотя навряд ли...
Счастье еще, что навряд ли. Оба никогда не бывали в высоких чинах, а потому приняли совместный наряд по кухне беспрекословно. Наряд до тех пор, пока отряд не выберется на поверхность, между прочим. Рискованный маневр, но разрешить эту проблему они должны между собой как можно скорее. И при минимальном вмешательстве командования. Жрица воды точно бы одобрила такую политику - направлять поток, не мешая его течению. Что не значит пускать дела на самотек, о нет.
Беспокойный Шичироджи тем временем уже не просто возжаждал действия, а даже подбил Горобея на рискованную затею:
- А ну пойдем, узнаем, что у нас сегодня на ужин!
Возглас этот сопровождается громким лязгом Кикучио, который тоже решил, что хватит покоиться, и тихим ойканием Кацу, для которого неожиданные маневры "младшенького" оказались несколько... приземляющими. Как, впрочем, и для генерала - не очень-то поразмышляешь о высоких материях, когда вокруг поднялся такой дым коромыслом.
В клубах пара, который вьется меж кухонных стен, начинает наконец-то проявляться съестной дух. Дух сей победно торжествует над всеми остальными прелыми, сырыми и гнилыми запахами подземелья. Тем более что тут не строят крыш - и запах съестного беспрепятственно распространяется до самых сводов пещеры, где его, наверное, могут учуять даже пещерники, ведущие за своими гостями ненавязчивое, но постоянное наблюдение.
- Пусть себе, пусть себе понюхают... - в дыму коптящей сыроватыми дровами и с плохой тягой печки, на которую еле-еле удалось пристроить четыре несоразмерные, армейских объемов, кастрюли, выданные гостеприимными хозяевами. В кастрюлях булькают и доходят до кондиции овощи и корешки, которым предстоит скоро объединиться в сытное и горячее блюдо... Небось не ждали хозяева, что мы и с такого убожества сможем пропитаться...
Из угла согласно кивают. В углу образовалась уже немалая груда обрезков - харч выдали такой себе, третьей лежалой свежести, местами помороженный. Но на каждую гнилую морковку надется свой специалист по резке.
Хейхачи поначалу даже усомнился - так лихо, но в то же экономно резать это же... Но нет. Нет. Не служил этот штабной на передовой, и не на полевой кухне и не на тамошних, кхм, продуктах так отточил таланты.
Да уж. Этого не выкинешь - талант есть талант. Быстро работает, красиво. И с удовольствием явным. Безо всяких гнусных воспоминаний и сожалений. Что человека зарезать, что луко...
- Ах я, голова садовая! Зажарка-то! Суп! - хватается за голову Хэйхачи, и тут же за его спиной из угла к ящику с овощем взметается тень. Бесшумно, точно, эффективно... даже умудрившись не задеть укутанный чан с доходящим до кондиции рисом. На тесной кухоньке это почти акробатический номер.
- Штук пять луку. Если хватит, - оторваться от помешивания нельзя, нужно все варить в собственном соку, и поскорее освобождать место для сковороды.
- Семь, - слышится в ответ.
- Семь так семь. Мелкие, значит.
На это утверждение Кьюзо уже не отвечает, а принимается чистить действительно мелкие, темноватые, но все же твердые луковицы. Выглядят неказисто, вообще все вокруг здесь как-то пыльно, потерто, темновато. А какая кухня, такая и хозяйка - Хэйхачи без своего шлема, с повязанными платком волосами и подвязанными рукавами выглядит действительно как-то по-бабьи. И указания дает как будто кухонному окну - никогда не глядит глаза, не повышает голоса. Трудно поверить, что эта мелочь была боевым офицером, а не конвоировала, скажем, интендантские обозы. Что ему повезло повоевать перед тем, как всех продали, купили и еще раз продали. Что ему хотя бы есть что вспомнить. Было чем рисковать.
Сковороды не находится, находится глубокая миска. И масло. Хэйхачи удрученно ворошит все это и прикидывает, что времени на все про все осталось... нет, в таком лук по-нормальному не обжаришь.
У Кьюзо несколько иная проблема - туповатый кухонный нож играет против изначального намерения порезать луковицы очень быстро. И мелко. Приходится резать просто быстро и мелко, а это чревато.
Снаружи слышны выкрики Шичироджи и гудки Кикучио. Момент истины близок, овощи готовы, но зажарка...
- Так-так-так, - хмыкает Хэйхачи, а затем быстро, шумно, с искрами, раздувает печь. Масло есть, масла много и все масло уходит в миску. Теперь...
- Лук.
Лук сопровождается шмыганием, но лук именно такой, как надо - тонкий, перистый и едучий. И, под упоминание всуе одного из небесных защитников, ведающего артиллерией, порохом и молниями, кулинарный эксперимент без права на ошибку начинается.
Времени на разговоры уже не осталось.
***
Генерал является к столу точно тогда, когда Кьюзо наполняет седьмую чашку супа. На кухне Хэйхачи спешно возится с порциями риса, добавляет овощи, но главное дело сделано, и остается только надеяться, что суп удался.
- Ничего, - подытоживает генерал, не просто сняв пробу, а уже после второй порции добавки.
- Весьма, - солидно подтверждает Горобей.
Уже за чаем Кацуширо интересуется:
- А чего это вы на кухне такое пламя размахали?
Шичироджи поясняет:
- На западе, на материке, говорят, есть у тамошних такая манера - все на открытом пламени жарить и чуть ли не мгновенно. Рисковое дело. Пара секунд лишних - и пфф! Одни шкварки.
Кацуширо кивает. Кикучио посвистывает. Сидящая у него на колене Комати указывает:
- А! Вот почему у дяди Хэя рукав был подпален! Они так жарили!
Хэйхачи привычным жестом чешет в затылке и подтверждает, что да, так дело и было. Шичироджи же одними губами, четко артикулируя, произносит: "лук".
В ответ на это происходит два редких события: Камбей делает вид, что отпивает из уже пустой чашки, чтобы скрыть улыбку. И Кьюзо делает вид, что проверяет, осталась ли в чайнике заварка. Глаза - красные, как обычно - у него уже не на мокром месте, но он до сих пор чуть шмыгает носом.
Уж больно лук оказался едреный.
